Неточные совпадения
Впоследствии она все время и
держалась таким образом: она не примкнула к суетне экзальтированных патриоток и «девоток», но в костел ходила, как прежде, не считаясь с тем, попадет ли она
на замечание, или нет. Отец нервничал и тревожился и за нее, и за свое положение, но как истинно религиозный человек признавал право чужой
веры…
Родион Потапыч сидел
на своей Рублихе и ничего не хотел знать. Благодаря штольне углубление дошло уже до сорок шестой сажени. Шахта стоила громадных денег, но за нее поэтому так и
держались все. Смертельная болезнь только может подтачивать организм с такой последовательностью, как эта шахта. Но Родион Потапыч один не терял
веры в свое детище и боялся только одного: что компания не даст дальнейших ассигновок.
— Извините меня, Анна Петровна, если я сказал что лишнее в вашем доме. Но это долг пастыря, который отвечает за каждую погибшую овцу. Многое вижу и молчу. Сокрушаюсь и молчу… да. Вот и вы очень огорчали меня, когда ходили
на богомолье
на Крестовые острова. Конечно, бог везде один, но заблуждения разделяют людей. Петр Елисеич
держится относительно
веры свободных мыслей, но я считаю своим долгом предостеречь вас от ошибок и увлечений.
Лунёв взглянул
на Павла, тот сидел согнувшись, низко опустив голову, и мял в руках шапку. Его соседка
держалась прямо и смотрела так, точно она сама судила всех, — и
Веру, и судей, и публику. Голова её то и дело повёртывалась из стороны в сторону, губы были брезгливо поджаты, гордые глаза блестели из-под нахмуренных бровей холодно и строго…
Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва
держится на ногах.
Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви, покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще умирать собираюсь. Нет, я не убью ее, не убью и не свяжу… Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила, что бы она ни делала, она от добра не отстанет и о душе моей помнить будет.
Но все эти люди крепко
держались своего стада и твердо порицали всякую иную
веру, — особились друг от друга в молитве и ядении, и одних себя разумели
на «пути правом».
Часть столовой — скучный угол со старинными часами
на стене. Солидный буфет и большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею
на кушетке
Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями
на стул,
держится за спинку и смотрит в окно.
— Это есть
вера денежная, вся она
на семишниках
держится, сёдни свеча, да завтра свеча, ан поглядишь и рубаха с плеча — дорогая
вера! У татар много дешевле, мулла поборами с крестьян не занимается, чистый человек. А у нас: родился — плати, женился — плати, помер — тащи трёшницу! Конечно, для бога ничего не должно жалеть, и я не о том говорю, а только про то, что бог — он сыт, а мужики — голодны!
В саду пахло горячими вишнями. Уже зашло солнце, жаровню унесли, но все еще в воздухе
держался этот приятный, сладковатый запах.
Вера сидела
на скамье и смотрела, как новый работник, молодой прохожий солдат, делал, по ее приказанию, дорожки. Он резал лопатой дерн и бросал его в тачку.
— Значит, то есть
на чем наша старая
вера держится, в чем то есть она состоит… — догадался наконец Алексей. — Известно, в чем: перво-наперво в два пёрста молиться, второе дело — в церкву не ходить, третье — табаку не курить и не нюхать… Чего бишь еще?.. Да… бороды, значит, не скоблить, усов не подстригать… В немецком платье тоже ходить не годится… Ну, да насчет этого по нынешнему времени много из нашего сословия баловаться зачали, особливо женский пол.
— Есть из чего хлопотать! — с усмешкой отозвался Алексей. — Да это, по нашему разуменью, самое нестоящее дело… Одно слово — плюнуть. Каждый человек должен родительску
веру по гроб жизни сдержать. В чем, значит, родился́, того и
держись. Как родители, значит, жили, так и нас благословили… Потому и надо жить по родительскому благословению. Вера-то ведь не штаны. Штаны износятся, так
на новы сменишь, а
веру как менять?.. Нельзя!
— Что делается?.. Какие дела совершаются?.. — опираясь
на посох, продолжала Манефа. — Оглянитесь… Иргиза нет, Лаврентьева нет,
на Ветке пусто, в Стародубье мало что не порушено… Оскудение священного чина всюду настало — всюду душевный глад… Про Белу-Криницу не поминай мне, Василий Борисыч… сумнительно… Мы одни остаемся, да у казаков еще покаместь
держится вмале древлее благочестие… Но ведь казаки люди служилые — как им за
веру стоять?..
На другой день
Вера никак не могла усидеть дома и вышла встретить мужа
на улице. Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что история с кустами кончилась благополучно… Действительно, Алмазов был весь в пыли и едва
держался на ногах от усталости и голода, но лицо его сияло торжеством одержанной победы.
— Человек в чем родился, в том и помри, — сказал
на то Патап Максимыч. —
Веру переменить — не рубаху сменить. А ежели до́ Бога, так я таких мыслей
держусь, что, по какой
вере ему ни молись, услышит он созданье рук своих.
На что жиды — плут
на плуте, мошенник
на мошеннике, и тех Господь небесной манной кормил. Без конца он милосерд.
Что было у него
на душе, каких мыслей насчет
веры Илья Авксентьич
держался, дело закрытое, но все знали, и сам он того не скрывал, что в правилах и соблюденье обрядов был он слабенек.